Помню. Ей еще Елена новые пуанты обещала «подогнать»!».

— Привет! А ты опять к Елене Георгиевне? — девчуля махнула рукой вахтерше, — Это к Завадской! Я провожу!

— Привет! Да, к ней! — она была такая… забавная, желающая казаться взрослой, при макияже, что Иван невольно заулыбался.

Была эта пигалица едва ли ему по плечо. В облегающем трико, и совсем коротенькой серой юбочке, она была похожа на фарфоровую статуэтку балерины. Сначала она балетным «па-шоссе» вышагивала рядом, поглядывая на него. Но хмыкнула и чуть ускорилась, обогнав его ровно на столько, чтобы ему стала видна ее талия… и попа. Потом, шагая впереди него по лестнице, чуть замедлила шаг, демонстрируя свои совершенные, какие-то кукольные ножки и, опять же — попу.

«Странно, а в тот раз мы вроде бы по этой лестнице не шли…».

— Ну что? Насмотрелся? — ехидно улыбаясь, спросила она его, остановившись на верхней площадке.

— Г-к-х-м… на что? — немного смутился Косов.

— Ай, да ладно! Скажи еще, что ты на мою задницу не пялился!

«М-да… вот тебе и… девчуля!».

Нельзя сказать, что Косов совсем «не пялился» на нее попу. Ну… трудно не пялиться на такую славную, очень изящную попку. Тем более, когда тебе ее, абсолютно не скрываясь, демонстрируют. Но… совсем уж она, эта девчонка, была… малАя. Вся! И талию, казалось бы, можно пальцами двух рук охватить. И попа, хоть и была совершенных форм, но… маленькая, как у Дюймовочки. И ножки, несмотря на красоту их линий, тоже были… тонковаты. Не во вкусе Косова, совсем нет! Ему-то подавай — чтобы было за что подержаться, помять, потискать! Но — без лишних килограммов, складок и прочего… ненужного!

А здесь… хотелось поставить ее на ладонь одной руки и так поднять. Чтобы получилась скульптурная группа. Скажем… «Юность!».

«Интересно! А смог бы я поднять ее на одной руке? Наверное — смог бы! Только поднять, а вот сколько-то так держать — уже вряд ли!».

— Ну! Что замер? В ступор впал, что ли? — девчонка тем временем, встала на верхней ступеньке последнего пролета, уперев ручки в бока.

Он засмеялся:

— Да нет, не впал. Просто не знал, что ответить. И не пялился я на тебя, а… любовался! Ты такая вся… изящная, тонкая!

— Х-м-м… ну так и скажи — понравилась! А мне и не жалко! Вот — смотри! — и девчонка, приподняв и так недлинную юбку медленно повернулась, — Ну как?

— Здорово! Я ж и говорю — красавица! — «а вот трико… она явно перетянула! Специально что ли? Неудобно же так заниматься! Врезается же все… и повсюду!».

У девчули, несмотря на не особую открытость нынешних трусиков, трико врезалось и спереди, и сзади! Сзади даже — побольше!

Косов почувствовал, что… ага! Пошла реакция! Хоть и не в его вкусе девушка, но… все-таки! Скрыть это не удалось, потому, как окинув его внимательным взглядом, девица хихикнула, и повернувшись к нему спиной, продолжая поднимать юбку, сказала:

— Ну-у-у… можешь погладить. Если хочешь.

— Вообще-то я бы шлепнуть предпочел!

Она повернула к нему голову, посмотрела удивленно:

— Шлепнуть? Не… шлепать не надо. Вон ты какой… лось. Так шлепнешь, что… больно будет! Улечу еще куда-нибудь! Но погладить — да! Можешь.

— Знаешь… я все-таки воздержусь! — «еще не хватало — малолеток соблазнять! Хотя… кто и кого тут соблазняет?», — Нет-нет! Не потому, что не нравиться, а потому что… боюсь повредить! Говорю же — изящная очень!

Девчонка опять хмыкнула, и спросила:

— Ты дурак, что ли? Вроде нет… Еленочка с тобой не водилась бы!

Косов повертел головой:

— А куда мы с тобой пришли? Я здесь никогда не был.

Девчонка отмахнулась:

— Да это новый блок. Еще не достроенный. Мы здесь с девчонками курим… иногда.

— А разве Вам можно курить? Ну… дыхание там, нагрузки большие…

— Нет, ты точно какой-то дурачок! Ну — нельзя, конечно. Но мы — курим! Иди сюда…

Они зашли в какое-то помещение рядом с лестницей, где было светло от небольшого окна, сквозь немытые стекла которого пробивалось весеннее солнце. Стены оштукатурены, но не белены. Мебели практически нет. Лишь у окна валяются какие-то полуразбитые козлы, одну из досок которых, похоже, и приспособили юные танцовщицы в качестве лавки.

— Ну! Что стоишь? Садись, давай! Не буду же я трико пылью пачкать!

Пребывая к некотором… «ахуе» от ситуации, Иван сел, хихикая про себя:

«Пиздец! Гумберт Гумберт и Лолита, часть вторая, сибирская!».

Девица бесцеремонно уселась к нему на колени.

— Ну!

— Что ну?

— Вот ты тупой, а? Нет, правда — как еще Завадская с тобой… Папиросы доставай, телепень!

— А-а-а…

— Х-м-м на! — все-таки девчонка проглотила первое слово, так и просящееся на язык.

Косов, повозившись, достал из кармана портсигар, но открыть не успел. Девчонка выхватила его из рук и открыла сама:

— Х-м-м-м… «Дукат»! А неплохо, неплохо! — взяв папиросы, понюхала ее с удовольствием, и потребовала, — Ну, где спички? Вот же ж… Кто так даму угощает?

Получив от него зажигалку, покрутила ее в руках, одобрительно хмыкнула и прикурила, поднимая лицо вверх и с удовольствием выпуская дым. Похоже — пыталась делать это «кольцами», но получалось плохо.

— Меня Иван зовут, если что… А тебя?

— Да знаю я, как тебя зовут! Я — Танька!

— А почему — Танька? Не Таня, и не Танюша, а — Танька?

Девчонка неопределенно хмыкнула, но не ответила.

— Ты, если кто будет подниматься, папиросу у меня возьми, и… ну вроде как ты куришь! Понял, да?

Косов кивнул.

— Ну а то, что ты у меня на коленях сидишь? Это — ничего?

— Ой! Да тут много кто обжимается! Вот еще — невидаль! А ты бы время не терял, как телОк… а потискал бы меня что ли. Я не против!

— Слушай… а почему ты меня к Завадской не отвела?

— Ой-ой-ой! А ты что — такой верный, ага? Да ладно! Не буду я к тебе приставать, успокойся! — потом, после пары затяжек, — Хотя… наверное и надо бы!

Это было так забавно, что Косов не выдержал и заржал.

«Нет, ну правде же — ситуация… комичная донельзя! Сижу тут, с этой нимфой на коленях, вот — дурак-дураком! А если кто появится — так должен забрать у нее папиросу, сделать вид, что курю! А если она еще и визжать начнет, обвиняя в домогательствах? Вот умеешь ты, Косов, «вляпываться»! Этого — не отнять! На том и стоим!».

— Ты что, совсем дурак? Услышат же! — девчонка повернулась к нему, так ерзнув ему по самому дорогому, что он охнул, — Припрется сюда кто-нибудь!

Потом отвела папиросу в сторону, зачем-то присмотрелась в